Крылья империи - Страница 100

100

Турки только оторвались от русских штыков — как перед ними выросла стена из земли — Тембенчинский дал залп сразу из трети орудий, и те, кто бежал впереди полегли, расплачиваясь за трусость или длинные ноги. Но сзади шли русские, и турки предпочли дым разрывов зловещему блеску штыков.

— Три картуза, — приказал Баглир отстрелявшимся орудиям, — Вторая батарея! Пали! Орудия пробанить. Четыре картуза. Третья батарея! Пали! Орудия пробанить. Пять картузов…

Последние заряды не понадобились. Остатки турецкого десанта, отчаявшись прорваться сквозь раз за разом встающий у них на пути огонь, остановились и стали бросать оружие.

— Ну вот, Александр Васильевич, — проворчал Баглир себе под нос, — вам победа, а мне теперь кормить ораву пленных за казенный счет. Рыбаки в море не ходят, там же турки!

Он ошибался. Грейг выполнил свою часть плана блестяще. Турок в море не было. Разве что трупы на волнах…

За такой маневр в английском флоте контр-адмирала повесили бы. За шею, на рею. На расстрел рассчитывать не приходилось бы. Потому как линия кордебаталии была не просто разорвана или искажена. Она просто прекратила существование!

Нет, поначалу все было достойно, совершенно в духе владычицы морей. Русский флот, спрятавшийся за островом, выжидая сначала турок, а потом ветра. Двенадцать часов ветер дул строго на зюйд, и русские корабли со спущенными парусами грустно ждали погоды. В эти часы Самуил Карлович по-черному завидовал Суворову и Тембенчинскому, которые в своем сухопутном сражении никак от зефировых дуновений не зависели. Но — ветер пришел, и линия, окруженная дозорными корветами, двинулась на север. Перехватывать турецкий флот. И вот две линии кораблей оказались на расстоянии, на палец превышающем пушечный выстрел. Обнаружилось — турецкие корабли равного размера быстрее при попутном ветре. И — выше бортом. Значит, не могут резко поворачивать, не могут быстро идти под боковым ветром. Иначе — вверх килем.

Эскадры маневрировали, пытаясь выиграть ветер. Наконец, что-то пристойное забилось в паруса. И вот тут Грейг и отдал свой подсудный приказ.

Если бы не система флажных кодов, отдать столько распоряжений оказалось бы невозможно. А так — каждому русскому кораблю была назначена цель. И делай с ней, что хошь! И — напарник для уничтожения цели. Больше половины турецких судов в цели не попали — с ними позволялось разобраться позже!

Все цели относились к голове и середине линии.

Скоро от обеих линий не осталось и следа. Образовалась свалка, напоминающая времена де Рейтера. На пистолетной дистанции высота бортов подвела турок, создав у пушек верхнего ряда мертвую зону. Туда и подкатывались русские линейные фрегаты.

Верхний ряд русских пушек — легких, ядра которых могли и не пробить толстых вражеских бортов, бил вверх — по парусам и снастям. Это были все те же единороги — только на других лафетах, да герб на них изображался иной, ибо фельдцехмейстер переменился. Идея — ствол тот же, лафеты разные — была доведена до ума Кужелевым. На море столь легкие орудия годились только для повреждения парусов, метания зажигательных снарядов и картечи — зато били часто. Турок ввязывался в огневую дуэль, и по частоте русских выстрелов туркам начинало казаться, что они проигрывают. В это время другой русский фрегат пересекал курс, бил продольно. Настоящие линкоры итальянской постройки задерживали турецкий арьергард. Наконец, пушечный дым сделал флажное управление боем невозможным. Суда возникали из едкого тумана, обменивались залпами. У более мощных турецких кораблей были неплохие шансы для боя в этой дымовой завесе, но к такому их никто не готовил. Они стали выходить из боя — по одному, забивались в близлежащие бухты.

У Грейга возникло недолгое колебание — а не вернуться ли к острову, помочь его защитникам? Но тут он вспомнил, что каждый уцелевший турецкий корабль встретит его в Дарданеллах, а каждый выбросившийся на берег обратился в несколько береговых батарей. И занялся преследованием.

Русские корабли битва тоже разметала. Но — назначенными парами и четверками. Вокруг флагмана, «Апостола Андрея», собралось аж пять линейных фрегатов. С такими силами отчего и не преследовать. На деле, если бы турки, потерявшие в свалке всего один корабль, оставались эскадрой, никакой погони у Грейга бы не вышло. Все четыре нормальных линкора, имевшихся в русском флоте, два о шестидесяти пушках и два о семидесяти, были просто не в состоянии догнать уходящих с попутным северным ветром турок. Не из-за повреждений — а из-за европейской манеры постройки. Днища всех русских кораблей, что построенных в Петербурге и Киле, что купленных в Италии — были обшиты медными листами. От обрастания. При последнем кренговании Тембенчинского осенило еще набить на медные листы железных заклепок. При этом князь горячился и нес антинаучную алхимическую ахинею о разности потенциалов между металлами и о том, что моллюски этого, кажется, не любят. Если бы это говорил обычный сухопутный генерал, без крыльев и когтей, адмирал отправил бы его по морской матери. И если бы сам Самуил Карлович не был масоном и главой своей собственной, морской, ложи. А так — мистические объяснения заставили его махнуть рукой. Хуже, мол, точно не будет.

Турки поступали проще — мазали корабли снизу какой-то дрянью, то ли от запаха, то ли от вкуса которой любой корабельный червь грустнел, и плыл вдаль от османского днища, гонимый течением. Смазка была куда легче медных листов. И не имела швов. Поэтому при равном размере и равной загруженности турецкое судно было ходче.

100