Баглир, как существо, всей сущностью своей воплощающее прямо противоположные принципы, не мог не оставить такую практику безнаказанной. Поэтому, когда передовые корабли французов потянулись мимо пристрелянного траверза, он велел ждать. И только когда напротив первой из трехсот его пушек оказалась громадина под лилейно-белым флагом командующего эскадрой — в трубу даже название удалось рассмотреть: «Солей Руаяль», Баглир вскочил на бруствер — черта ли теперь в маскировке — и, протянув указующий коготь в его сторону, приказал первому плутонгу палить. После чего прижал уши и для верности придавил пальцами.
Кораблям, названным в честь деда царствовавшего тогда Людовика Пятнадцатого, не везло. Топили их в очередь, одного за другим, хотя французы строили несущие славное имя корабли на совесть, большими и крепкими. Но — не везло. Предыдущего короля-солнце отправил на дно погибший в Копенгагене английский адмирал Хок. Этот, новый, был совершенно монструозного размера. Очередная попытка создать стопушечник. И, как всякий стопушечник своей эпохи, «Солей Руаяль» оказался слаб в миделе. То есть склонен к разламыванию пополам.
Что он и проделал всего после двух сотен попаданий, тогда как нормальные линкоры, бывало, держались на воде и после четырехсот, а иной испанец кадисской или гаванской стройки выдерживал больше тысячи. Потому, кстати, пираты их и предпочитали, взяв на абордаж, продать. Такой корабль обычно стоил дороже груза…
В первые же минуты боя французы остались без единого руководства. В сущности, они теперь могли спокойно отступить, поскольку неудачу можно было свалить на погибшего вместе со своим кораблем командующего. Однако командир арьергарда замешкался, и его корабли один за другим подставлялись под огонь батареи.
Младший же флагман, шедший вторым, еще до того, как осознал, что на нем лежит ответственность уже за всю эскадру, был атакован вывернувшим из-за изгиба румелийского берега линейным фрегатом, и поддерживающим того фрегатом легким. Залп книппелями — и флажные сигналы поднимать не на чем. Засадой командовал Федор Федорович Ушаков, а линейным фрегатом был бывший флагман Грейга, «Апостол Андрей». Самый боеспособный корабль русского флота. Без командования французы утратили строй, случилась свалка. В ход пошли зажигательные снаряды. Только вот «Апостол Андрей» все время оказывался перед носом да под кормой супостатов. Фрегат «Святой Яков» упорно сдерживал маневры французов, не давая им встать удобно. Большая часть брандскугелей, книппелей и ядер доставалась именно ему. Но — это был корабль именно испанской постройки. Причем самых славных времен.
Фрегату было полтораста лет. Построенный в Кадисе, он был взят на абордаж английским пиратом во время очередного набега на Картахену, потом влип на мель в Канале и спустил флаг перед голландским флотом. Был после войны продан датчанам, затем захвачен шведами. На рутинном патруле попался русскому шхерному флоту и, получив удар тарана в бок, был брошен экипажем. Лично поднявшийся на борт полузатопленного судна, генерал-адмирал Апраксин велел — спасти ценную боевую единицу для молодого и еще очень маленького российского флота. Завели пластырь. За безветрием прицепили к скампавее на буксир. Призовой экипаж молился, чтобы ветер не дунул. Обошлось. Так «Сант-Яго» стал «Святым Яковом», удивлявшим русских адмиралов своей долговечностью. Не раз и не два новый комфлота лично проверял, не обратилась ли в труху сия достопримечательность? Нет, с годами корпус почему-то только крепчал.
Бой был яростным, но недолгим. Французы сбились в кучу — и помнили только, что их атаковали русские, а сколько этих русских, разглядеть попросту не успели. Между тем сзади раздавались взрывы крюйт-камер и треск заваливающихся мачт — с хвостом эскадры разбиралась береговая батарея. И передовые корабли пошли обратно. Между прочим, галсом к ветру, ветер был северный, попутный для прорыва в Мраморное море. Ушаков, отсалютовав берегу изорванным ядрами флагом, увалился под ветер.
Спустя два часа Баглир велел прекратить огонь. Пороха и ядер было еще в избытке, но закончился уксус для охлаждения орудий. Пришлось прикрыть огненную потеху. На батарее царило ликование.
— Часть орудий надо бы развернуть в сторону суши, — подумал вслух Баглир, — морем они нескоро снова сунутся…
Так началось дарданелльское сидение. Некоторые даже сравнивали его с Азовским…
На восьмой день обороны Килитбахира князя Тембенчинского посетила любопытная разновидность фатализма. Он решил, что уже убит. Как отражается на поведении разумного существа осознание факта наступления смерти еще при колотящемся сердце — читайте кодекс Бусидо. Холодная яркость мысли, арктическое спокойствие. И созерцательная поэтичность.
Вот и теперь, осторожно выглянув из щели — все равно мы мертвяки, но к чему торопиться, Баглир нашел картину бомбардирования русских позиций французской эскадрой великолепной. Белые паруса, вспухающие клубы дыма.
— Опять бастион сроют, — сообщили ему страдальчески остатки штаба бригады в лице капитана-квартирмейстера.
— За ночь опять новый насыплем.
— Люди устали. Огневых припасов нет.
Баглир пожал плечами.
— Будем отражать атаки холодным оружием. Вода же еще есть?
— Вчера был дождь. По местным понятиям, редкость. Сухарей еще достаточно.
В глазах капитана был невысказанный вопрос. Тот самый, ответ на который Баглир себе уже дал.
— Будем стоять, сколько сможем, — ответил он, — вдруг в Босфоре еще нуждаются в том, чтобы мы держались? Собственно, на это у меня весь расчет. Французы, слава Богу, увлеклись нами. Заметьте, наши батареи уже не представляют собой никакой угрозы для прохода через Дарданеллы. Но они не уходят! Мы им слишком дорого встали, чтобы теперь вот так просто проплыть мимо. И каждый день, который мы отыгрываем у них здесь, превращается в пушки и полки там, под Стамбулом. Через Черное море, в сущности — сутки хода при хорошем ветре. Первая волна Миниха должна была быть пятнадцать тысяч человек. Сутки назад, в Лейтштадт. Вторая волна. Еще два дня — третья. Ну, три дня на плохой ветер… Суворов высадился — еще пятнадцать тысяч. Всего наших там тысяч до шестидесяти. Это — на оба берега и Принцевы острова. Много ли? Еще флот. Но флот, боюсь, небоеспособен. Форты Бофора с ископаемыми дурищами это, конечно, несерьезно. Но в Стамбуле есть еще такая штука, как арсенал. Осадный и полевой…