Крылья империи - Страница 91

— И если учесть, что привозят перья из Северной Америки…

— Нравы тамошних колонистов известны. За туземцев плату назначают. За скальп, как за волчий хвост.

— И если там заведутся люди с ценной шкурой…

— На них будут охотиться.

Скуратов и Баглир переглянулись.

— Закончим с турками, навещу те края, — тихо сказал Баглир, — один.

— Вместе со мной, — возразил Скуратов, — я тоже кое-что умею. Фамильные секреты. Всегда боялся, что они могут мне пригодиться.

На корабли они вернулись задумчивые и неразговорчивые.

Подпоручик Державин. Жалованье с гулькин нос. Поместья и раньше доходного не было. Слава богу, что при «недельной смуте» на вилы старушку-мать не подняли. Уехать бы помочь поднять хозяйство — но из штрафных полков, в которые обратилась бывшая петровская гвардия, ни в отпуск, ни в отставку не отпускали.

После лобовых атак на датские пушки полки пополнили — отбросами из сибирских острогов. Пытавшихся бежать отправляли на рытье канала. Зато тех, кто сжал зубы и терпел, ждала карьера — даже многие рядовые вышли в офицеры. Пополнения из корпусов-то не присылали.

Потом была польская кампания, и отчаянный штурм Варшавских предместий. Штрафников — черные галуны на шляпах, черные кресты на знаменах — снова не жалели. Но перед штурмом явился генерал Чернышев, сказал: «Возьмете к вечеру Прагу — штраф с полков сниму».

Тогда Гавриле Державину пришлось покомандовать батальоном — но штраф милостию государевой был снят. И командира прислали другого.

Жалование оставалось крохотным, только прожить. И галуны у бывших гвардейцев оставались черными. Всей радости — можно взять отпуск. Не тот, что прежде, безразмерный. А небольшой, положенный для отдохновения служилого человека новым уставом. Одно хорошо — время на дорогу к отпуску прибавлялось. Иные хитрецы просились — на Камчатку. Красоты дальневосточные посмотреть. Тут-то и оказывалось — надо в отпускной бумаге печать поставить. Печать канцелярии той губернии, где отпуск предполагалось проводить. Мол, прибыл.

Они пытались открутиться. Даже от отпуска вовсе отказывались. Не тут-то было.

— Отпуск вам положен. Извольте ехать! Изможденные офицеры нашей армии не нужны! — говорил жестоко князь-кесарь Румянцев, — не то Анот вами займется, как саботажниками и вредителями отчизне…

Анот — аналитический отдел Кирасирского Корпуса. Пошла тогда по стране странная мода на сокращение слов. Ниоткуда выползали сложносочиненные уродцы, от иных выворачивало даже привыкших к сложению слов немцев. Адмирал Спиридов, например, нежданно обнаружил, что если Румянцев, Верховный Главнокомандующий — Главковерх, слово терпимое, в Ветхом Завете и не такие имена сыщешь, то он, морской министр — замкомпоморде. То есть заместитель по морским делам. А никак не главный рукоприкладчик. Нет, в бумагах пока все было гладко. Но разговор… Даже Государи Императоры превратился в обезьяновидных Гимпов. Да, с этим самоотверженно боролся Анот. Иных втихую пороли, иных отправляли на СевМорКанал. Но этим-то все и сказано!

Державин поехал не на Камчатку — хватило ума не заниматься мелкими авантюрами, едва выжив в крупной. А поехал он в столицу. Хотелось найти старых знакомых, сумевших некогда занять правильную сторону или хотя бы отсидеться по щелкам. Несмотря на новые дворцы — не частных лиц, а контор и коллегий — град Петров обрел сумеречный вид. Даже позолота блестела как-то даже не латунно — масляно. На улицах даже днем горели синеватые огни новейших газовых фонарей. По улицам непрерывно грохотали глухими раскатами о сырой булыжник кованые подковами солдатские сапоги, искрила по брусчатке кавалерия и артиллерия, лязгающая железными лафетами. «Куда вы, братцы?» «За город, на учение. В казармы, с учений. На турка, мозги Махмутке вправить…» И бодрые вопли полковых оркестров с разных улиц сливались в бравурную какофонию.

Сапоги пристроились даже штатских ногах.

— Ежели в башмаках ходить, — сообщал симпатичному офицеру титулярный советник коммерческого адмиралтейства, Коммада, — могут ведь обвинить в старорежимности. Эх, времена были веселые. Но, — торопливо оглянувшись, заметил он, — сейчас времена славные. Не поймешь, что и лучше.

Ему бы под такие слова чарочку опрокинуть, но чиновник торопливо давился сбитнем. В глазах его явно читалось — верните мое прежнее беззаботное бытье. А без побед я проживу. Тем более и побед-то нету пока настоящих.

— Пьяным в присутствие явиться — карьеру за борт, — объяснял он, — вот опоздать это да, можно. Главное, чтобы задание столоначальника исполнил — а когда, никому дела нет. А что это вы, господин офицер, в треуголке?

— Шлемы нашим полкам пока не выдали.

— А, поэтому вы и без погон. Ясно. Где стоите-то?

— Стояли в Киле, теперь топаем на юг. После отпуска поеду уже в Подолию.

За соседним столиком собралась иная компания. Звенела бокалами, кричала виваты. Господа карабинеры прощались с городом. Один из них заметил Державина.

— Не грусти, пехота! Тебе что, выпить не на что? В карты проиграл?

— Да есть в кармане кое-какие копейки, — скромно отозвался тот, — а в карты я только выигрываю. Правда, иногда морду бьют.

— Господа, кажется, наш. Кадр. Не территория, не ландмилиция. Что ж ты, брат, еще не в новой форме?

— А я из бывшего штрафного.

— Семеновский?

— Обижаешь — Преображенский.

— А все равно. Я под Варшавой был, видел, как вы штраф снимали. Компанией не побрезгуешь, старая гвардия?

— Никак не побрезгую. А вы — тоже к Днестру?